СВИДАНИЕ С ОДЕССОЙ ПОСЛЕ ДОЛГОЙ РАЗЛУКИ

      Я вижу Одессу глазами воспоминаний.
      Я вижу ее снова. И снова влюблен

      Я долго не был в Одессе. Честно говоря, с некоторых пор я боюсь туда ездить: идешь по улице, а к тебе подходят молодые люди, которых, пожалуй, еще не было на свете, когда ты уже уехал из Одессы. Ничтоже сумняшеся, они обращаются с тобой за панибрата, не считая нужным заметить, что некоторым из них ты годишься не только в отцы, но и в деды.
      И вот, после войны я все-таки снова на одесских бульварах, набережных, улицах. С волнением узнаю заветные места -- вот здесь, по этой улице, бегал в училище Файга, на этом углу ожидал гимназистку Адочку и, почтительно шагая рядом, боялся прикоснуться к ее руке, вот здесь я нырял и даже два раза тонул. А вот она, колыбель моего актерства -- Большой Ришельевский театр! В Одессе шутили, что этот малюсенький театр назван большим, чтобы его не спутали с "малым" одесским оперным театром.
      Итак, вот она, моя Одесса, город моего детства, моей юности, я вижу тебя и глазами воспоминаний и глазами чужестранца, и снова убеждаюсь, что ты не можешь не нравиться, ни детям твоим, ни гостям.
      Сегодня вечером в Городском театре у меня концерт. Я выхожу на сцену, и у меня застревает комок в горле. Земляки, со свойственным им темпераментом, встречают меня, и я готов расплакаться от счастья. Мне приходится приложить немало усилий, чтобы начать концерт. И весь вечер у меня полное взаимопонимание с публикой.
      Я выхожу из театра и уже мечтаю, как доберусь до гостиницы, поужинаю и лягу в постель, но спать не буду, а еще раз, теперь уже мысленно, переживу свое свидание с городом. А потом усну и буду спать так крепко, как спится только в родном городе.
      А утром -- снова на бульвар, под голубое небо, к синему морю, которое почему-то зовется Черным. Нет, черт возьми, жизнь прекрасна и удивительна!
      Я сажусь в машину, но едва шофер трогается с места, как вдруг из темноты прямо на фары бежит женщина.
      -- Стойте, стойте! -- кричит она. Шофер притормаживает, она подбегает к дверце, открывает ее, тычет в меня пальцем и спрашивает:
      -- Вы Утесов?
      -- Да, -- удивленно говорю я, -- а что? Она поворачивается в темноту и кричит:
      -- Яша! Яша! Иди сюда!
      И сейчас же из темноты выныривает мальчик лет восьми. Она хватает его, толкает к машине и, снова тыча в меня пальцем, говорит:
      -- Яша, смотри, -- это Утесов. Пока ты вырастешь, он уже умрет. Смотри сейчас!
      У меня срывается с языка не очень вежливое слово, и я захлопываю дверцу.
      Здравствуй, моя наивная Одесса!
      Я добираюсь до гостиницы, есть мне не хочется, я с трудом выпиваю чашку чая. Ложусь в постель и долго не могу уснуть. А потом сплю тревожно и без всякого удовольствия. Утром выхожу на бульвар... На небе серые облака, море действительно почернело, и настроение какое-то кислое. А все эта ночная тетка со своим Яшей! Испортила мне всю музыку.
      Но долго грустить Одесса не даст, я уверен. Уж обязательно она меня чем-нибудь развлечет. В надежде уже веселей гляжу по сторонам.
      Сегодня десятое сентября. Скоро двадцать лет со дня освобождения Одессы. Я рад, что в эти дни я здесь.
      Одесса! Моя Одесса! Как блудный сын я возвращаюсь к тебе каждый раз, мама.
      Я иду по платановому туннелю Пушкинской улицы. Я вижу тебя, я слышу тебя, мой чудесный город, -- город-герой, город-весельчак, город-красавец. У меня всегда растроганное настроение, когда я встречаюсь с тобой.
      Гляжу, слушаю, восхищаюсь и смеюсь. Вот она, Дерибасовская. На углу Преображенской огромный плакат: "Гастроли Государственного эстрадного оркестра РСФСР под руководством и с участием народного артиста РСФСР Леонида Утесова". Под плакатом на тротуаре сидит человек. Испитое лицо, хитрые глаза, улыбка. Перед ним на земле шапка. Хриплым голосом он кричит:
      -- Граждане, подайте, кто сколько может, на выпить за нашего дорогого Леонида. -- Большой палец энергично указывает на стоящий за его спиной плакат. Своеобразный бизнес -- в Одессе ничего не пропадает.
      Иду дальше. Гляжу налево, гляжу направо. Меня и радуют и печалят изменения. Печалят, потому что они уносят с собой воспоминания, радуют, потому что изменения означают жизнь.
      Вот здесь был магазин, где продавались ноты, несколько ступенек, по которым -- помните? -- сбежав, я сбил генерала и от страха промчался сквозь Одессу со скоростью взбесившегося оленя -- ведь это могло стоить каторги.
      Сейчас здесь магазин минеральных вод. Как не зайти. Кстати, мне хочется пить.
      -- Бутылку боржома можно?
      Продавщица. Что-о?
      -- Одну бутылку боржома.
      Продавщица (презрительно). Сейчас я вам нарисую.
      -- А где можно достать?
      Продавщица (зло). Не ломайте ноги.
      По-московски это означает: не ищите, не найдете. Мне больше нравится по-одесски.
      Я снова разглядываю тебя, Одесса. Ты и такая, ты и другая. Вот Соборная площадь. Здесь когда-то стоял собор, окруженный чахлыми деревцами. Сейчас здесь чудесный парк. Густой, зеленый. И когда он успел вырасти? -- Ах, как быстро летит время!
      А вот и городской сад. Здесь мы играли в модную игру "казаки-разбойники". Сад был чахлый и "разбойникам" было трудно скрываться. Сейчас здесь зелень так густа, что в ней может спрятаться целый полк.
      За городом новые районы. Они так же не похожи на старую Одессу, как новые районы Mосквы на старую Москву. Деловито, удобно, широко. И достаточно однообразно.
      Люди тоже изменились.
      Жизнерадостность, юмор, музыкальность, общительность -- все эти типичные признаки одесситов остались. Но появилось и нечто новое: новая гордость за свой город. Чувствуется эдакое: да, мы умеем смеяться и петь, но мы умеем и воевать, если надо.
      Я восторгаюсь тобой, дорогая Одесса-мама, перо хочет без конца рисовать твой сегодняшний облик. Ты вовсе не стара, мама! Наоборот, ты помолодела. Постарел только я.

<<< Предыдущая глава                                                                          Следующая глава >>>